Космонавт, прибыв на станцию, выбирается из люка, встаёт на поверхность. Оглядывается, и, сделав несколько шагов, тут же падает, споткнувшись о свои же развязанные шнурки. Этот момент из картины Андрея Тарковского «Солярис» (1972 г.) отсылает зрителя к знаменитому курьёзу, случившемуся с Юрием Гагариным, первым космонавтом на Земле. Когда он, вернувшись из космоса, шёл по красной дорожке к встречавшим его людям, у него развязались шнурки. Недавно, 12 апреля, мы праздновали очередную годовщину его первого полёта в космос.
Сценарий «Соляриса» был создан Тарковским в соавторстве с писателем Фридрихом Горенштейном по одноимённой книге Станислава Лема. Написанный в 1960 году фантастический роман польского писателя тогда был очень популярен как в странах социалистического лагеря, так и во всём остальном мире. Но Тарковский с Лемом между собой взаимопонимания не нашли. Лем повёл себя высокомерно и пренебрежительно по отношению к кинорежиссёру. Обсуждая переписанный сюжет, они много спорили. В итоге, Лем, по его воспоминаниям, обозвал Тарковского дураком и уехал.
Однако, время показало, что в «дураках» оказался сам Лем. «Солярис» Тарковского, оставил более глубокий след в мировой культуре, чем роман польского писателя. При слове «Солярис» сейчас на ум приходит прежде всего фильм, а уже потом кто-то может вспомнить книгу. Это была первая и не последняя жертва киноинтепритаций Тарковского – место Лема впоследствии заняли братья-фантасты Стругацкие – по их произведениям Тарковский снял «Сталкер» (1979 г.) и «Жертвоприношение» (1986 г.). Они уже на режиссёра не обижались.
Действительно, Тарковский дополнил и переиграл сюжет книги. Он направил свой взгляд, взгляд художника, не в бездны космоса, как это сделал фантаст Лем, а внутрь Человека, где находится выход к не менее, а, может, и более обширным мирам и пространствам.
Напомню синопсис картины. Группа учёных на орбитальной станции изучает планету Солярис, поверхность которой состоит из мыслящего океана, способного считывать образы из потаённых уголков человеческой памяти. На основе них создаются материально осязаемые фантомы, которые потом живут вместе с учёными.
Из научно-фантастического романа Тарковский сделал религиозную картину – не зря в 1972 году фильм в Каннах получил приз экуменического жюри. В фильме показано, что научные средства познания мира ограничены. Наука терпит поражение в попытке исследования чего-то более разумного, чем человек. Именно поэтому и спотыкается о свои шнурки Крис Кельвин. Он всего лишь человек, а человек несовершенен. Солярис же у Тарковского выступает как метафора Бога. Когда разумный океан начинает воздействовать на Кельвина и с ним начинает происходить нечто, с точки зрения науки, непонятное и непостижимое, его скептицизм и уверенность моментом пропадают.
Раздражение Лема сценарием понятно. Писатель-фантаст выступал в качестве апологета научного позитивизма, популяризатора науки, которая во второй половине прошлого века достигла небывалых высот в космонавтике. Первый полёт человека в космос – одно из таких достижений. В связи с этим и научная фантастика, как жанр литературы, тогда стала очень популярной. Наука позволила человеку заглянуть в космическую бездну. Но цели науки всегда очень ограниченны. Наука не отвечает на вопросы: откуда, зачем мы. «Ты должен знать, что наука занимается только тем, как что-то делается, а не тем, почему это делается» – говорит персонаж романа Лема. Тарковского же в своём фильме интересовало именно это «почему».
Учёные у него предстают в довольно жалком виде. Очень символично выглядит на встрече в библиотеке кибернетик Снаут – он в костюме и в галстуке, но пьяный и с ободранным у пиджака рукавом. Разум его коллеги, Сарториуса, протагониста Кельвина, педантичного и скрупулёзного учёного, может «родить» от волн Соляриса только карлика, которого он стыдливо прячет за дверью своей каюты. К Крису же, в отличие от него, приходит его умершая жена, сотканная из его воспоминаний, из «его ребра» – эта аллюзия на библейскую историю Адама и Евы.
Сама станция представляет собой свалку человеческого сознания. Повсюду разбросаны книги, инструменты, одежда, статуэтки, часы, предметы быта и искусства. Налицо параллели с третьей частью «Космической Одиссеи» Кубрика. Безусловно, Тарковский, когда создавал свою картину находился под впечатлением от «Одиссеи...» К сожалению, Мосфильм, где он снимал свою картину, не обладал такими ресурсами и техническими средствами, какими обладал Кубрик. Как говорится, «слепили из того, что было», но то, что было «слеплено», сегодня заслуженно считается шедевром.
Этот фильм можно назвать первым сугубо авторским кино Тарковского. В картине было изобретено множество приёмов, которые Тарковский будет использовать и впоследствии. Например, в фильме много воды. Воды в буквальном, а не переносном значении. Хотя и в переносном тоже, только в хорошем смысле этого выражения. Начиная с «Соляриса» вода течёт, струится, капает в каждом фильме Тарковского. Это не случайная символика. Здесь можно вспомнить библейское «и дух Божий носился над водой», да и по теории эволюции всё живое вышло из воды.
Отдельного упоминания заслуживает музыка, звучащая в фильме. Основная мелодия картины – это хоральная прелюдия фа-минор Иоганна Себастьяна Баха. Это музыкальное произведение уже самодостаточно, оно и так может вызвать сильный душевный трепет и волнение в человеке. А в наложении на кадры Тарковского вызываемый эффект приумножается.
Помимо воды и классической музыки в фильме присутствует сцена левитации, полно отсылок к полотнам Питера Брейгеля старшего и к другим шедеврам мировой живописи – эти элементы киноязыка Тарковского тоже будут использоваться и в дальнейшем. Фильм заканчивается кинорепродукцией картины «Возвращение блудного сына» Рембрандта. Поиски отца, то есть Бога, познание себя и мира через откровение религиозного характера – вот основная мысль Тарковского, кинорежиссёра, признанного уже сегодня гениальным.
Находясь в самоизоляции, на своём Солярисе, самое время посмотреть этот фильм и подумать о своём предназначении.